Мнение

Реклама

Поддерживается

Гостевое эссе

Маргарет Ренкль

Г-жа Ренкл — автор мнений из Нэшвилла, освещающая флору, фауну, политику и культуру Юга Америки.

Как долго я смогу стоять у окна и смотреть на щеглов, маленькие порхающие солнышки в их летнем наряде? Час я могу стоять там, скрытый от настороженных глаз. Радостный час, целый радостный день я могу стоять и смотреть, как дико они рвут мои циннии, выдергивая лепесток за лепестком. Они ищут семена, созревающие в конце каждого кусочка яркости. Я влюблен в циннии в их однобокой руине, потому что они говорят мне, что голодные щеглы насытились.

В течение часа, в течение дня я могу восхвалять рваные водоросли и крошечные кучки зеленого помета на каждом испорченном листе водорослей. Я наклоняюсь поближе, но так и не нахожу детенышей гигантской леопардовой бабочки, пришедшей ночью отложить яйца. Пурпурные ягоды рябины, свисающие с пурпурных стеблей, служат маяком для пересмешников и коричневых трясунов, синих птиц и кардиналов. Все с радостью сожрут любое ползающее, что увидят среди ягод. Гусеницы прячутся и ждут, чтобы превратить листья поке-травы в гигантских леопардовых мотыльков, летающих в темноте.

Я тоже наслаждаюсь скушенной маргариткой, вернувшейся на второе цветение. Молодой хвостик в саду опылителей завоевал расположение светящихся лун своих лепестков. Он аккуратно разрезал каждый из них пополам, оставив пчелам собирать пыльцу. Как это здорово быть кормушкой кроликов и одновременно кормушкой шмелей! Что за штука, должно быть, ночью и днем, чтобы старый мир вращался, чтобы сделать старый мир новым.

Признаюсь, чтобы славиться мучнистой росой, нужны некоторые усилия. Глядя на захудалый сад, я размышляю, что хорошего могло бы получиться от этого невоспетого художника низкорослых листьев. Каким диким соседям это помогает? Потом я вспоминаю, что мучнистая роса – это пир для божьих коровок. Рассматривая тыквенные листья, покрытые патиной ложного инея, я вдруг вспоминаю, что хочу поблагодарить за что-то совершенно неожиданное в это палящее лето горящего тысячелетия: благодать достаточного дождя.

Сами оранжевые тыквы знавали лучшие времена, но все же я отдаю свое сердце тому, что осталось от тыкв, вырезанных белками. Я отдаю все свое сердце толстой, мясистой плоти, которая откармливает бурундуков перед наступлением голода. Задолго до зимы, этой фантазии о столь далеком сезоне в такую ​​жару, мои разваливающиеся тыквы откармливают лисиц и опоссумов, скунсов и енотов. А теперь рассыпанные тыквенные семечки сохнут на солнце, ожидая, чтобы накормить всех остальных.

Пройдет еще некоторое время, прежде чем фальшивая паутина Хэллоуина, столь опасная для дикой природы, снова появится в пригородных кустах, но настоящие пауки уже окутывают ползущую Дженни пучками паутины из сладкой ваты. Я стою у окна и наблюдаю, как муха натыкается на их произведение искусства, и наблюдаю, как паук бросается на муху. Я благодарен им обоим. И все это время я мечтаю о том апрельском дне, когда колибри вернется из Центральной Америки и прилетит ко мне во двор в Теннесси. Придет апрель, и я буду стоять у этого окна и смотреть, как она собирает паутину, чтобы сплести свое миниатюрное гнездо из чертополоха, лишайника и мха.

Мое сердце замирает от уколов на лозах пассифлоры и от уколов на петрушке, но я жду и жду дырочек от булавок на листьях молочая. По всему двору растут молочаи, молочаи болотные, молочаи болотные и молочаи медоносные, и почти каждый день монарх приходит покормиться в их цветах, но на листьях молочаев нет ни одной гусеницы. Можно поблагодарить заливных рябчиковых гусениц на маракуйе и черных гусениц-парусников на петрушке и по-прежнему ожидать появления уколов в молочаях. Любовь и надежда не могут не идти парами.